МАРАДОНА

Диего Армандо Марадона (1960 - 2020) — нападающий и полузащитник, играл за «Архентинос Хуниорс», «Бока Хуниорс», «Барселону», «Наполи», «Севилью», «Ньюэллс Олд Бойз» и сборную Аргентины. Чемпион Аргентины, двукратный чемпион Италии. Играл на четырех чемпионатах мира, чемпион мира 1986 года, серебряный призер 1990 года. За сборную сыграл 94 игры, забил 31 гол. Рост 165 см

Мяч должен остановиться на лету, потому что умер Марадона.

Игроки должны остановиться на бегу, остановиться в момент удара и рывка, в момент прыжка или паса, остановиться и застыть в тех позах, в каких застала их эта страшная весть.

Он был футболом, его нервом, его сутью. Это было, когда он играл. Казалось, что все остальные сделаны приблизительно, а он один точно. У остальных были углы и заусеницы, они были грубоватыми и топорными созданиями, а он был идеален в своей цельности, в своей пластике, в своей гармонии, в удивительном сочетании стремительности и плавности.

Для чего создаются люди? Есть ли у каждого появляющегося на свет человека своё индивидуальное предназначение? Трудно в это поверить, ведь на земле уже семь миллиардов людей. Можно допустить, что с тех пор, как мир переполнился, с тех пор, как все ячейки в божественном пазле оказались заняты людьми с предназначением, стали рождаться люди без предназначения. Но у Марадоны оно было явным, бесспорным, безусловным.

Он был рождён, чтобы играть в футбол. Он был рождён, чтобы вести мяч, контролировать его, чеканить им, бить по нему, пасовать и принимать передачи. Это было заложено в его теле и в его сознании — связь с игрой, чувство мяча. Натренировать это можно до определенной степени, но весь он был выше этой степени — в области чудес, в области немыслимого.

Маленький, он боролся с большими. Сколько раз мы видели эту сцену, как большой защитник давит его плечом, но малыш не уступал давлению, он ускорялся и убегал из тисков, ускользал из-под пресса. Невысокий, он выпрыгивал выше высоких — его бёдра были как могучие пружины, и они выбрасывали его вверх, и мы видели его лохматую черноволосую голову в синем небе, как она встречалась там с мячом. Уже в этом было что-то необычное, но чудо было не в этом, а в его дриблинге.

Он ускорялся с мячом в ногах, как будто внутри него вдруг включался форсаж, и тогда вокруг него словно возникало поле иных физических свойств — невесомости, легкости, скорости. Он стремительно скользил в своём дриблинге мимо защитников, застывавших с вытянутыми ногами, распростертыми руками и разинутыми в отчаянии ртами, скользил, как конькобежец мимо пентюхов в валенках, летел, как невесомый в мире весомых и тяжелых. Как они старались его поймать, какие хитрые ловушки ставили, чтобы остановить его в начальной фазе движения, какие мышеловки придумывали, чтобы он влетел в них с мячом и остался там — ничего не помогало.

Самый знаменитый его проход в игре против Англии на чемпионате мира 1986 года поражает и сегодня, во времена, когда все мы избалованы проходами Месси. Но Месси не делал такого на чемпионатах мира, такое мог только Марадона. Крутанувшись на месте, отчего от него дезориентировано отвалились сразу несколько англичан, он мгновенно разогнался и летел по полю, тончайшими обманными движениями убирая с дороги тех, кто пытался ему помешать. Он не бежал, он летел и плыл, подгоняемый невидимым ветром, и время уплотнялось с каждым его шагом и финтом, так что в конце концов казалось, что время сплюснулось и его больше у Марадоны нет. Именно в этот момент ему в ноги выбросился из ворот вратарь Шилтон. Шилтон был отличный вратарь и все точно рассчитал — Марадоне некуда было деться, он должен был врезаться в Шилтона, как в стену. Но Марадона на бегу извлёк из времени ещё одну секунду и в эту секунду сделал невыразимо-прекрасное движение, убирая мяч в сторону от летевшего ему в ноги вратаря — и пробил.

Этот проход через полполя (даже больше, Марадона начал его на своей половине) занял десять секунд. Десять секунд, в которые маленький крепыш обыграл и убежал от половины сборной Англии, навсегда вошли в историю игры и в память людей.

Он делал невозможное. На чемпионате мира 1990 года он с самого начала тащил полумертвую сборную Аргентины по всем её мучительным ямам и кривым кочкам. Ну не могла эта сборная играть, не было в её коллективном сознании чувства игры — команда упорных подёнщиков, терпеливых оборонцев. Но у них был Марадона. Он взвалил команду на свои круглые плечи и волок её, и тащил, и перетаскивал через четвертьфинал и полуфинал и почти дотащил до немыслимого, до победы. В шаге от чуда этого героического Марадону, который, как бурлак, приволок в финал тяжкую баржу Аргентины, остановили немцы. Для этого им понадобился пенальти, иначе не могли. И как же он плакал тогда. Как ребёнок.

Когда он закончил играть, он стал персонажем скандальных хроник, где писали о его пристрастии к наркотикам. Его ломало не от наркотиков, его ломало от жизни, в которой не стало того, для чего он был предназначен и создан — мяча и игры. Какая-то вопиющая, невероятная несправедливость была в том, что гений футбола был подвержен тем же процессам старения, что и все не-гении, и поэтому скорость исчезла, тело обрюзгло, ноги потеряли ловкость, и он превращался в грузного, обрюзгшего, периодами невменяемого фрика, который плохо чувствовал себя без игры, вне футбола.

Как жить, если больше нет того, для чего ты создан? Как быть, если твоё физическое существование продлилось за границы твоей подлинной жизни — жизни игрока?

Он не знал, как.

Он сходил с ума.

Он стрелял из винтовки по журналистам, караулившим его, чтобы увидеть толстого маленького человечка с поехавшим мозгом, который когда-то — совсем недавно — был гением футбола.

Он вымаливал для себя место тренера сборной Аргентины, хотя не имел ни диплома, ни усердия для учебы, ни глубины теоретических познаний, ни опыта работы тренера. Ему дали это место частью из уважения к нему, частью в надежде на чудо, и он стоял на бровке и смотрел, как они играют, смотрел в том страшном матче на чемпионате мира 2010 года, где все те же немцы уничтожили его команду, смяли её и убили со счетом 4:0. Это была Германия с Нойером, Клозе, Мюллером, Швайнштайгером, Подольски, Ламом, и Аргентина с Тевесом, ди Мария, Маскерано и Месси ничего не могла поделать с ней. Он больше не мог сделать чуда, этот маленький аргентинец — для того, чтобы быть тренером, ему не хватало мудрости, глубины, терпения, желания новых знаний, понимания себя и людей.

Гений игры, одним касанием создававший чудо, болтался по жизни как неприкаянный сумасшедший, опускавшийся все ниже и ниже по кругам падения. Он превратился в клоуна в мировом масштабе, который ездил из страны в страну, давал себя использовать любителям громких имён, устраивал скандалы и на каждом витке падения пытался всё-таки вцепиться в какую-нибудь команду и потренировать её. Так он дошёл до «Динамо» (Брест), куда его наняли свадебным генералом и откуда он исчез, возможно, потому, что в его сознании уже ничто не удерживалось прочно и все сливалось в каком-то кричащем и бессмысленном потоке. Может быть, он просто забыл, что работает в Бресте, и вдруг очутился в Мексике. И там тоже он пытался кого-нибудь потренировать, стать тренером.

Игрокам было трудно с ним, очень трудно. Они уважали его, преклонялись перед ним, но не могли понять, что он от них хочет. На некоторых он кричал, некоторым говорил обидные вещи. А он не мог понять, почему они не могут сделать то, что он им велит, почему не обладают предвидением и не видят игру на три хода вперёд, почему не могут обыграть двоих-троих, почему бьют мимо, почему такие тупые, почему такие медленные, такие тяжёлые.

Ведь надо просто выйти на поле, взять мяч — и полететь.

Это же так просто.