По Европе гастролирует группа Saving Grace, состоящая из прекрасных музыкантов, имена которых никому ничего не говорят. Они не молоды. Обросший бородой гитарист в мягкой кепке, надетой козырьком назад, держит гитару с огромных ручищах, татуированных от плеча до кисти голубыми спиралями вечности; барабанщик с зачёсанными назад длинными волосами и острым профилем держит ритм так, что ускоряется пульс; с шалью на плечах и аккордеоном в руках стоит на краю сцены светловолосая певица с ясным голосом. И между ними — джентельмен с изборождённым морщинами лицом и гривой льва, значительный, как все сто веков прошлого, стоящего за его плечами.
Это Роберт Плант из давно не существующих
Led Zeppelin странствует со своей новой группой от Италии до Финляндии, везде собирая полные залы и вызывая долгие овации. Это не та возбуждённая и наэлектризованная публика, которая когда-то приходила на концерты Led Zeppelin, чтобы насладиться коллективным экстазом; теперь люди спокойно сидят в креслах и умиротворённо слушают речи и песни человека, живущего в мире властелина колец и древних уэльских богов. Былой экзальтации и самолюбования в Планте нет. Как он изменился с годами, этот человек, когда-то передразнивавший и заглушавший гитару своим диким голосом и прямо со сцены импровизировавший стихи. Теперь он спокоен, достоен, уравновешен, неспешен; весь в чёрном — цвет сдержанности и благородства; только мерцает серебряный перстень на пальце и тускло поблескивают серебристые пряжки на чёрных остроносых туфлях.
Мы помним все его безумства. Помним Планта в шелковой рубашке, расстёгнутой до пояса (теперь он позволяет себе расстегнуть только верхнюю пуговицу), помним заваленную на себя стойку микрофона, с которой он, казалось, сводил счёты, и его пронзительный, режущий уши и души вокал. Это был голос-луч, голос-гиперболоид. Своим уникальным голосом он кромсал ткань бытия и резал небо на части. Помним его друга
Пейджа в белоснежной рубашке с пышными манжетами дворянина времён Людовика XIV и как он вдруг посреди рёва и грохота рок-н-ролльного концерта играл на гитаре прелюд Шопена. «Какой ужас!» — восклицали поклонники Шопена, и восклицают до сих пор; и добавляли: «Он же пьян!» Пьян или трезв, какая разница, если его гитара звучала высоким, томительным, почти невыносимым чувством?
Плант создал Saving Grace ещё до ковида, но ковид обрушил все его планы. Группа отменяла концерты и долго не выступала. Это было время паники, которой Плант пытался противостоять, сфотографировавшись крупным планом с картонкой, на которой написал большими буквами: «Не бойтесь». Теперь он возобновил группу, концертный конвейер поехал. Телеканал Arte уже снял концерт в Базеле и почти полностью (без двух песен) выложил его в
ютуб.
Музыка, которую сочиняет Плант, не имеет названия. Она не относится ни к каким жанрам и не укладывается ни в какие рамки. На наших глазах, в прямом эфире, происходит таинственное искусство синтеза, когда добавление щепотки вещества меняет структуру бурлящей, переходящей в новое качество смеси. Плант добавляет в плотный тяжёлый звук своей группы то пару унций фолка, то камешек старого доброго рока, то крупицы испанской гитары, то пригоршню американского банджо. Иногда ветром пролетают древние кельтские завывания. А ещё Сюзи Диан растягивает меха своего любимого аккордеона, и его плывущий звук накладывается на акустический гитарный перебор.
Нынешний звук Планта угловат настолько, что, слушая, ладонью ощущаешь его грани и углы; это та, прежняя, давняя, хорошо знакомая угловатость Led Zeppelin, однако звук теперь лишён вызова и ярости, гнева и отчаяния; из много мнящего о себе бога рок-н-ролла, сшибавшего голосом звёзды и калечившего фонари, Плант уже давно стал мудрым рассказчиком историй — вроде его любимого Толкиена, повествующего о хоббитах, эльфах и прочих человеческих жизнях.
Эти медленные музыкальные рассказы не вписываются во всё ускоряющийся темп современной жизни. События летят всё быстрее, огни жизни сливаются в сплошную неразличимую полосу, ужас нарастает с истерикой пополам, общее одичание бьёт рекорды, но Плант этого не замечает. Он вне. Он сам по себе. У него свой темп. Он не желает бежать или хотя бы идти спешным шагом, перешагивая лужи, листья, отражения и впечатления — лихорадку и судорогу жизни он оставил за спиной. Он преодолел типичные человеческие мании и наваждения — манию успеха, наваждение славы и трясучку беспрерывной деятельности. Каждую свою вещь на концерте, будь то народная As I Roved Out, Move Along Train незабвенного Левона Хелма из The Band или кавер Нила Янга, он проживает так медленно, как нужно для того, чтобы погрузиться в самого себя и распробовать каждую секунду жизни.
Планту 76 лет. И он в отличной форме. Пройдя долгий путь, испытав безумие рока, потеряв сына, узнав ужас встречи с Black Dog, изведав Kashmir, сто раз поднявшись по Stairway to Heaven, он овладел мастерством, которое сродно магии. Музыка не способна изгнать тьму, но может дать свет — хотя бы на час концерта. Рейтинги, лидеры продаж, шум времени и прочая суетень исчезают, когда человек во всём чёрном, с мощным лицом, прорезанном морщинами, с гривой льва и с волшебным перстнем на пальце выходит на сцену и становится на расстеленный перед ним персидский ковёр. Гитарист в надетой задом наперёд кепке, с серьгой в ухе и с бородатым лицом Сократа, касается струн. Возникает звук. Сейчас всё случится.
#
music #
Robert-Plant #
Led-Zepp #
Led-Zeppelin #
музыка #
РобертПлант #
SavingGrace
